ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ

[14(26).6.1888, С.-Петербург, — 13.11.1962, Москва], языковед, акад. АН СССР (1939), д. ч. АПН РСФСР (1944). Окончил Петерб. ун-т (1910). Проф. Пермского (1916—22) и Ленингр. (с 1922) ун-тов; преподавал в Ленингр. пед. ин-те (1923-1), МГУ (1943-6) и др. вузах. Основатель и первый директор Ин-та рус. языка АН СССР (1944—50), с 1952 руководитель сектора истории рус. яз. и диалектологии. Осн. работы по совр. рус. языку, его истории, диалектологии, лексикологии и лексикографии. Редактор академич. словаря рус. языка (19121937), чл. редколлегии 17-томного академич. словаря совр. рус. лит. языка (с 1950); участвовал в создании свода правил орфографии и пунктуации (1956). Большое значение для шк. обучения имеют работы О. по орфографии, орфоэпии, культуре рус. языка. С о ч.: Именное склонение в совр. рус. языке, в. 1—2, Л., 1927—31; Хрестоматия по истории рус. языка, ч. 1—2, Л.-М., 1938—49; ч. 1, М.-Л. (соавт.); Очерки по истории рус. лит. языка старшего периода, М.-Л., 1946; Культура рус. языка, М.-Л., 1948; Очерки по морфологии рус. глагола, М.-Л., 1953; Правила рус. орфографии и пунктуации, М.(соавт.). Лит.: Виноградов В. В., Науч. деятельность акад. С. П. Обнорского. К 70-летию со дня рождения, ИАН Отделение литры и языка, 1958, т. 17, в. 3; Б а р х у д а р о в С. Г., Творческий путь С. П. Обнорского, в кн.: Обнорский С. П., Избр. работы по рус. яз., М., I960; Борковский В. И., С. П. Обнорский, «Рус. речь», 1967, № 5; Филин Ф. П., С. П. Обнорский, «Рус. язык за рубежом», 1972, № 2. Д. А. Ермаков.

Смотреть больше слов в «Российской педагогической энциклопедии»

ОБОБЩЕНИЕ →← НУРМИНСКИЙ СЕРГЕЙ АНДРЕЕВИЧ

Смотреть что такое ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ в других словарях:

ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ

Обнорский Сергей Петрович [14(26).6.1888, Петербург, ‒ 13.11.1962, Москва], советский языковед, академик АН СССР (1939; член-корреспондент 1931). Оконч... смотреть

ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ

(14(26).VI.1888, Петербург — 13.XI.1962, Москва) — историк рус. яз., диалектолог и лексикограф. Ок. ист.-филол. ф-т Петерб. ун-та (1910), преподавал там же и в МГУ; в 1944—50 — директор Ин-та рус. яз. АН СССР. Чл.-корр. АН СССР (1931), акад. (1939). О. — автор фундамент. исследований по морфологии рус. яз., о яз. древнерус. и древнеслав. памятников письменности, многочисл. работ по вопросам культуры речи, орфографии, нормализации яз. Большой вклад внес О. в становление истории рус. лит. яз. как самостоят. отрасли языкознания.<p class="text10k">К изучению яз. С. О. впервые обратился в этимол. этюде 1928 о прил. «хороший», где он доказывал, что оно — закономерная притяж. форма от заимствованного из иран. (осетин.) сущ. Chors. Хорс — имя божества солнца, исконно связанное со значением «искусный, хитрый, ловкий»: «Не даром в Слове о полку ... имя Хорса в сложном поэтическом образе соединяется ... с именем Всеслава, этого опоэтизированного „искусника“ и чародея поэмы («великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше»)» (С. 255). Заимствованное еще в доист. эпоху, когда в восточнослав. яз. развивалось полногласие, слово «хорос» «из южнорусской среды проникло в литературный русский язык», при этом ко времени написания памятника оно «было уже мертвым, не связывалось с реальным конкретным представлением и подверглось искажению под общим графическим влиянием» (С. 257).</p><p class="text10k">В дальнейшем глубокий интерес О. к С. определялся прежде всего центр. проблемой, которой была подчинена его науч. деятельность, — проблемой происхождения и путей развития рус. лит. яз. Величайшую ценность С. как источника изучения рус. лит. яз. старшего периода, обусловленную его «общелитературным», но «не узко жанровым характером», О. впервые обосновал в статье 1939.</p><p class="text10k">Выдвинув в 1934 на основе изучения Синодального списка «Русской Правды» смелую гипотезу об исконной восточнослав. основе древнерус. лит. яз., О. в поисках более глубокой и детальной аргументации обратился к др. древнейшим памятникам светского содержания — сочинениям Владимира Мономаха, Молению Даниила Заточника и С. В «Очерках по истории русского литературного языка старшего периода» (1946) все эти источники были подвергнуты тщательному фронтальному обследованию (фонетика, морфология, синтаксис, лексика) с позиций особенностей старейшего лит. письм. яз. Развивая методику <i>Шахматова</i>, О. снимает языковые наслоения различного хронол. и локального происхождения, гипотетически реконструируя языковые черты оригинала каждого из исследованных текстов и высвечивая целостную систему лит. яз. домонг. периода. При этом впервые было акцентировано внимание на поздние орфогр. наслоения времени второго южнослав. влияния. Благодаря обстоятельности, четкости и точности лингвистич. анализа, строгой аргументации выводов, всестороннее и полное описание яз. С. в «Очерках» стало новым этапом в его науч. освоении.</p><p><span class="page">336</span></p><p class="text10k">Изучая фонетич. сторону памятника, О. дает всесторонний анализ соотношения графич. черт с вокализмом и консонантизмом развивающейся живой рус. речи. Скрупулезно сопоставляя графич. данные Перв. изд. и <i>Екатерининской копии</i>, максимально учитывая стилистич. и ритмич. факторы, О. делает осторожную попытку расчленить фонетико-графич. пласты, принадлежащие последнему переписчику, писцам промежуточных списков и автору протооригинала. К новейшим приемам болгаризов. орфографии, характеризующим руку последнего переписчика, О. относит устойчивое употребление <i>ъ</i> в союзе <i>нъ</i> и в исходе всех предлогов, в том числе этимологически не знавших <i>ъ</i> (безъ, изъ), значительно преобладающие написания плавных перед редуцированным (чаще <i>ъ</i>) типа «Чрънигова», «слънце», а также весьма устойчивые в обоих источниках написания с <i>кы, гы, хы</i>.</p><p class="text10k">О. выявляет целый ряд локальных графич. черт, с несомненностью оценивая их как новгородские, отражающие диалектное произношение то ли последнего писца С., то ли предшествующего переписчика памятника. Такими языковыми чертами О. считает звуковую близость <i><font class="old">ѣ</font></i> и <i>и</i> (ср. помолодити, лебед<font class="old">ѣ</font>и), отвердение <i>щ</i> (полунощы) и связанное с ним написание <i>щ</i> вместо <i>ш</i> в имперфекте «хотяще», цоканье (ср. замену <i>ц</i> через <i>ч</i> — «луцежь», зват. «русици» и др. и обратную замену <i>ч</i> через <i>ц</i> — им. мн. «в<font class="old">ѣ</font>чи» (от «в<font class="old">ѣ</font>къ») и др.), исчезновение <i>в</i>, т. е. неслогового <i>у</i>, между согласными (чрьленыи) и др. Обязательную передачу <i>о</i> как <i>ъ</i> в глагольных префиксах въз-, въ-, съ- О. считает приметой новой болгаризов. орфографии, но вокализацию слабого <i>ъ</i> в произношении «отвлеченной и употребляемой фигурально эмоционально насыщенной лексики» он возводит к староболг. напластованию, восходящему к оригиналу (въскладаше, възбиваетъ, възграяху, въскръмлени, въшум<font class="old">ѣ</font> и др.). Бережным отношением писцов к ритмике С. объясняет О. замечательное по своей цельности сохранение напряженного редуцированного во всех его положениях (веселіе, копіе, славію, розліяста и др.). Наконец, к фонетич. чертам протооригинала О. относит выдержанное смягчение заднеязычных в словах «Киевъ» и «хинове» (исходя из собственно лексич. соображений).</p><p class="text10k">В морфол. отношении, как это показал О., памятник еще более явственно сохраняет архаичные черты оригинала.</p><p class="text10k">Система двойств. ч. в склонении и спряжении представлена в относит. сохранности. Хорошо сохранились лишь многочисл. вокативы (Бояне, внуче, дружино, Игорю) и формы с изменением задненебных на смягченные <i>з, ц, с</i>. По мнению О., оригиналу принадлежит и широко отраженное в памятнике смешение флексий сущ. различных основ.</p><p class="text10k">К числу диалектных напластований переписчика О. относит такие единичные формы, как стремень (вин. ед.), забралы, озеры (им. мн.), головы (дат. ед.).</p><p class="text10k">Слой книжных, болгаризов. образований, как показывает О., отражен в склонении членных прил. и мест.</p><p class="text10k">Мало подверглась изменениям в процессе переписки памятника и глагольная система. В написании архаичных форм 2-го л. наст. вр. на -<i>ши</i> и инфинитива на -<i>ти</i> О. усматривает сознат. работу писцов по сохранению ритма. Обилие употребления имперфекта (40 случаев) и аориста (155) в отличие от перфекта (25) и плюсквамперфекта (1) в памятнике худ. жанра О. оценивает как важное свидетельство принадлежности</p><p><span class="page">337</span></p><p class="text10">простых прошедших времен общим нормам лит. яз. XII в., причем преобладание аориста объясняется повествовательностью С.; выявляется стилистич. роль связки в перфекте, вторичность формы 3-го л. наст. вр. на -<i>тъ</i> (новгородской по происхождению), связываемой О. с промежуточным или последним списком С.</p><p class="text10k">В ходе синтаксич. анализа памятника О. обнаруживает наибольшую последовательность списка в сохранении языковых черт прошлого. Реконструируя синтаксич. формы яз. старшего периода, тщательно учитывает их семантику, морфол. выражение и стилистич. функции. В качестве основных синтаксич. особенностей оригинала выделяются смысловое согласование гл. членов, если подлежащее выражено собир. сущ. (дружина ... рыкаютъ), широкое употребление дат. принадлежности (солнцю св<font class="old">ѣ</font>тъ), сохранение смыслового различия членных и нечленных прил. как «определенности и неопределенности в восприятии означаемого прилагательным основного признака» (С. 169); отсутствие личных мест. в функции подлежащих (наряду с их употреблением в особых стилистич. условиях для эмоц. подчеркивания, напр.: «О, Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси... Ты лел<font class="old">ѣ</font>ялъ еси...»; отсутствие связочных глаголов «есть», «суть» в составном сказуемом и, наконец, абсолютное преобладание сочинит. и бессоюзной связи в построении сложного целого как «суммы внешне не спаянных, как бы самостоятельных предложений, в совокупности образующих период» и придающих «сказовый» характер фразе. Выявляется рус. облик сочинит. (а, а любо) и подчинит. (яко, аже, коли) союзов и повторяемость их при однородных членах.</p><p class="text10k">Одну из наиболее ярких особенностей поэтич. синтаксиса С. О. усматривает в постпозитивном употреблении прил. с функцией эмоц. эпитетов (ср.: «за землю Русскую, за раны Игоревы»), что свойственно также народнопоэтич. яз. С повествоват. жанром О. связывает такие особенности стилистич. синтаксиса С., как инверсия гл. членов (до 60 случаев), стилистич. выдвижение перед сказуемым зависящих от него членов («орли клектомъ на кости зв<font class="old">ѣ</font>ри зовутъ»), а также бессоюзное сцепление однотипно построенных предложений в одно композиц. целое.</p><p class="text10k">Исследуя лексич. сторону С., О. обращает внимание на предметно-действенный характер словаря (т. е. относительно большое число сущ. — 380 и глаголов — 298 при относительно малом числе прил. — 145 и наречий — 34), а также на ведущие лексико-семантич. группы, позволяющие высказать определенные суждения о личности <i>автора</i>. Так, обильная воен. лексика С., куда входят не только общеизвестные, но и специальные наименования воинского снаряжения (напр., сулица, тул, стружіе, хорюговь, чолка), позволяет предположить в авторе человека, близкого дружинникам. Широкое употребление лексики неживой и особенно живой природы, притом более всего из царства птиц, обнаруживает, по мнению О., в создателе С. соучастника в охотничьих развлечениях князя. Из соотношения сравнительно бедного словарного слоя церковно-религ. характера и богато представленной лексики опоэтизированной природы с упоминаниями языч. божеств <i>Велеса</i>, <i>Даждь-Бога</i>, <i>Стрибога</i>, <i>Хорса</i> О. делает заключение о дохрист. мировоззрении автора. Чрезвычайная худ. колоритность С., как это показывает О., создается обилием и семантич. дифференцированностью звуковой лексики (клик, глас, говор, речь, щекот, клекот,</p><p><span class="page">338</span></p><p class="text10">текот, свист, звон, шумети, гремети, треснути, трещати, рокотати, потручяти, кикати, кликнути, рыкати, свистнути, троскотати, ущекотати и пр.) и живописным разнообразием красок, выраженных адъективными образованиями (багряный, босый, белый, серый, зеленый, червленый, светлый, синий, черный, сизый и др.).</p><p class="text10k">О. подчеркивает рус. по происхождению характер лексики, считая, что иноязычный слой представлен слабо, в виде лексики латино-греч. происхождения (вино, къметь, поганый, корабль, оксамит и др.) и тюрк. заимствований (боярин, кощей, салтан, чага, телега и др.). Очень скудно, по мнению О., была отражена в оригинале болг. лексика, в качестве которой он отмечает слова «жизнь», «лоно», «очи», «велми» и редкие образования с <i>из</i>- и на -<i>ние, -ость, -ство</i>. Новейшее механич. подновление текста в период второго южнослав. влияния видит О. в союзах «аще», «акы», в болгаризов. формах общеслав. лексики с устойчивой заменой <i>ж</i> на <i>жд</i> (жаждею, нужда, вижду и т. п.) и менее устойчивыми заменами <i>ч</i> на <i>щ</i> (нощь, стонущи, трепещуть) и полногласных звуковых комплексов на неполногласные (скратишась, Новградъ и др.). Детальный анализ этих последних колеблющихся форм позволяет О. заключить, что «при безусловной общей механической замене полногласных форм оригинала вариантами неполногласными переписчик все же считался с какими-то, в основном, стилистическими условиями», что доказывается употреблением пар голова — глава, ворон — врани, ворота — врата и др. (С. 192).</p><p class="text10k">Совокупность общих особенностей реконструир. яз. С., по мнению О., выдает в нем «нормальный русский литературный язык старшей поры», засвидетельствованный и др. источниками, «цельный в своей системе и архаичный по самому своему строю» (С. 198), подвергшийся церковнослав. воздействию лишь в незначит. степени.</p><p class="text10k">Исследование яз. С. О. сохраняет свое непреходящее значение, несмотря на некоторые уязвимые места теоретич. построений и такие частности, как чрезмерное доверие к точности Перв. изд. и переоценка роли орфогр. традиций второго южнослав. влияния.</p><p class="text8kot"><i>Соч.</i>: Прилагательное «хороший» и его производные в русском языке // Яз. и лит-ра. Л., 1928. Т. 3. С. 250—255; «Слово о полку Игореве» как памятник русского литературного языка // Рус. яз. в школе. 1939. № 4. С. 9—18 (то же: 120 лет Ленингр. гос. ун-та: Тез. докл. Л., 1939. С. 119—121); Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.; Л., 1946. С. 132—198; Происхождение русского литературного языка старейшей поры // Юбилейный сб., посвящ. тридцатилетию Вел. Окт. соц. революции. М.; Л., 1946. Ч. 2. С. 789—793.</p><p class="text8k"><i>Лит.: Виноградов В. В.</i> Научная деятельность акад. С. П. Обнорского: (К 70-летию со дня рождения) // ИОЛЯ. 1958. Т. 17, вып. 3. С. 247—262; <i>Бархударов С. Г.</i> Творческий путь акад. С. П. Обнорского // <i>Обнорский С. П.</i> Избр. работы по русскому языку. М., 1960. С. 3—25.</p><p class="text8k"><i>Булахов</i>. 1) Языковеды. Т. 3. С. 101—111; 2) Энциклопедия.</p><p class="podpis">Н. В. Савельева</p>... смотреть

ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ

ОБНОРСКИЙ Сергей Петрович (1888-1962) - российский языковед, академик АН СССР (1939). Исследовал фонетическую и морфологическую систему древнерусского и современного русского языка, выдвинул теорию русской народной основы древнерусского литературного языка. Ленинская премия (1970, посмертно), Государственная премия СССР (1947).<br>... смотреть

ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ (18881962)

ОБНОРСКИЙ Сергей Петрович (1888-1962), российский языковед, академик АН СССР (1939). Исследовал фонетическую и морфологическую систему древнерусского и современного русского языка, выдвинул теорию русской народной основы древнерусского литературного языка. Ленинская премия (1970, посмертно), Государственная премия СССР (1947).... смотреть

ОБНОРСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ (18881962)

ОБНОРСКИЙ Сергей Петрович (1888-1962) , российский языковед, академик АН СССР (1939). Исследовал фонетическую и морфологическую систему древнерусского и современного русского языка, выдвинул теорию русской народной основы древнерусского литературного языка. Ленинская премия (1970, посмертно), Государственная премия СССР (1947).... смотреть

T: 195